Иван Сергеевич Тургенев
伊万.谢尔盖耶维奇.屠格涅夫
Дворянское гнездо
贵族之家
第三十一章
Лаврецкий не был молодым человеком; он не мог долго обманываться на счет чувства, внушенного ему Лизой; он окончательно в тот же день убедился в том, что полюбил ее. Не много радости принесло ему это убеждение. «Неужели, – подумал он, – мне в тридцать пять лет нечего другого делать, как опять отдать свою душу в руки женщины? Но Лиза не чета той: она бы не потребовала от меня постыдных жертв; она не отвлекала бы меня от моих занятий; она бы сама воодушевила меня на честный, строгий труд, и мы пошли бы оба вперед, к прекрасной цели. Да, – кончил он свои размышления, – все это хорошо, но худо то, что она вовсе не захочет пойти со мной. Недаром она сказала мне, что я ей страшен. Зато и Паншина она не любит… Слабое утешение!»
拉夫烈茨基已经不是一个年轻人了；对于莉莎在他心中唤起的那种感情，他不能长时间进行自我欺骗；就在那天，他终于完全确认，他已经爱上了她。这一确认并没有给他带来多少喜悦。“难道，”他想，“在我已经到了三十五岁的时候，除了又把自己的心交到一个女人的手里，就再没有什么事情好干了吗？不过莉莎与那个女人不能同日而语：她不会要求我作出可耻的牺牲；她不会让我放弃我的事业；她自己会鼓励我从事正直、严肃的工作，我们两人将一同前进，向着美好的目标勇往直前。是的，”他结束自己的思索，“这一切都很好，然而不好的是，她根本不想跟我一道走。她对我说，我让她觉得可怕，这绝非偶然。不过她也不爱潘申……这样的安慰可并不大！”
Лаврецкий поехал в Васильевское; но и четырех дней там не выжил, – так ему показалось скучно. Его томило также ожидание: известие, сообщенное г-м Жюлем, требовало подтверждения, а он не получал никаких писем. Он вернулся в город и просидел вечер у Калитиных. Ему легко было заметить, что Марья Дмитриевна была против него восстановлена; но ему удалось несколько умилостивить ее, проиграв ей рублей пятнадцать в пикет, и он провел около получаса почти наедине с Лизой, несмотря на то что мать ей еще накануне советовала не быть слишком фамильярной с человеком «qui a un si grand ridicule».[ С которым случилась такая нелепость (фр. ).] Он нашел в ней перемену: она стала как будто задумчивее, попеняла ему за отсутствие и спросила его, не пойдет ли он на другой день к обедне? (На другой день было воскресенье.)
拉夫烈茨基回瓦西利耶夫村去了；可是在那里住了还不到四天，——他觉得那么寂寞。等待也在折磨着他：儒勒先生报道的消息需要得到证实，可是他没有接到任何信件。他回到城里，在卡利京家坐了一个晚上。他不难看出，玛丽娅·德米特里耶芙娜对他有反感；不过他在玩“辟开”的时候输给了她十五卢布，这才使她对他的态度稍好了一些，而且他和莉莎几乎是单独在一起度过了大约半个钟头，尽管头天晚上母亲还曾劝她，不要和“quiaunsigrandridicule”（法语，意思是：“出过那种荒唐事的（人）”）的人过分亲热。他发现了她身上的变化：她似乎变得更加深沉，为了他没来而抱怨他，还问他，第二天他去不去作日祷？（第二天是星期天。）
– Ступайте, – сказала она прежде, чем он успел ответить, – мы вместе помолимся за упокой ее души. – Потом она прибавила, что не знает, как ей быть, не знает, имеет ли она право заставлять Паншина долее ждать ее решения.
“您去吧，”他还没来得及回答，她就先说，“我们一起为她的亡灵祈祷。”随后她又说，她不知道该怎么办，不知道她有没有权利让潘申等着她的决定，再等更长时间。
– Почему же? – спросил Лаврецкий.
“为什么呢？”拉夫烈茨基问。
– Потому, – сказала она, – что я уже теперь начинаю подозревать, какое будет это решение.
“因为，”她说，“现在我已经开始怀疑，这将会是一个什么样的决定了。”
Она объявила, что голова у ней болит, и ушла к себе наверх, нерешительно протянув Лаврецкому кончики пальцев.
她声称，她头痛，于是犹豫不决地把手指尖伸给拉夫烈茨基，然后上楼回自己屋里去了。
На другой день Лаврецкий отправился к обедне. Лиза уже была в церкви, когда он пришел. Она заметила его, хотя не обернулась к нему. Она усердно молилась: тихо светились ее глаза, тихо склонялась и поднималась ее голова. Он почувствовал, что она молилась и за него, – и чудное умиление наполнило его душу. Ему было и хорошо и немного совестно. Чинно стоявший народ, родные лица, согласное пение, запах ладану, длинные косые лучи от окон, самая темнота стен и сводов – все говорило его сердцу. Давно не был он в церкви, давно не обращался к богу: он и теперь не произнес никаких молитвенных слов, – он без слов даже не молился, – но хотя на мгновенье если не телом, то всем помыслом своим повергнулся ниц и приник смиренно к земле. Вспомнилось ему, как в детстве он всякий раз в церкви до тех пор молился, пока не ощущал у себя на лбу как бы чьего-то свежего прикосновения; это, думал он тогда, ангел-хранитель принимает меня, кладет на меня печать избрания. Он взглянул на Лизу… «Ты меня сюда привела, – подумал он, – коснись же меня, коснись моей души». Она все так же тихо молилась; лицо ее показалось ему радостным, и он умилился вновь, он попросил другой душе – покоя, своей – прощенья…
第二天拉夫烈茨基去作日祷。他来到的时候，莉莎已经在教堂里了。她看到了他，不过没有朝他转过身来。她在虔诚地祈祷：她的眼睛闪闪发光，她的头轻轻地低下去，又轻轻地抬起来。他感觉到，她也在为他祈祷，——于是一种难以形容的感激之情充满了他的心灵。他既感到幸福，又感到惭愧。规规矩矩站着的人们，那些可爱的脸，和谐的歌声，神香的香味，从窗子里照射进来的斜长的光线，四壁和穹顶的昏暗——这一切都使他的心感到亲切。他已经有很久没来教堂，很久没向上帝祈祷了：就连现在，他也没有说出任何祈祷的词句，——他甚至没有默祷，——然而，虽说只不过是一瞬间，他却即使不是以自己的躯体，也是以自己的意念恭顺地伏在地上，俯首下拜了。他想起，童年他在教堂里祈祷，每次都要祈祷到觉得自己前额上有什么人轻轻地触摸了一下、变得神清气爽时为止；当时他想，这准是保护天使接受我，在我额上打上选中我的印记了。他望了望莉莎……“你把我领到了这里，”他想，“请你也来触摸触摸我，触摸触摸我的心灵吧”。她一直还在那样平静地祈祷着；他觉得她脸上的神情是愉快的，他又深受感动，他为另一个人的灵魂祈求安宁，为自己的灵魂请求宽恕…
Они встретились на паперти; она приветствовала его с веселой и ласковой важностью. Солнце ярко освещало молодую траву на церковном дворе, пестрые платья и платки женщин; колокола соседних церквей гудели в вышине; воробьи чирикали по заборам. Лаврецкий стоял с непокрытой головой и улыбался; легкий ветерок вздымал его волосы и концы лент Лизиной шляпы. Он посадил Лизу и бывшую с ней Леночку в карету, роздал все свои деньги нищим и тихонько побрел домой.
他们在教堂前的台阶上遇到一起；她带着喜悦、亲切的庄重神情欢迎他。太阳明晃晃地照耀着教堂院子里嫩绿的小草，照耀着女人们身上五彩缤纷的连衫裙和头巾；邻近几座教堂的钟声在空中回荡；几只麻雀在围墙上唧唧喳喳叫个不停。拉夫烈茨基光着头站着，在微笑；微风吹动他的头发和莉莎帽子上的飘带。他扶莉莎和跟她一起来的莲诺奇卡坐上轿式马车，把自己随身带着的钱全都散发给几个乞丐，然后慢慢走回家去。