Иван Сергеевич Тургенев
伊万.谢尔盖耶维奇.屠格涅夫
Дворянское гнездо
贵族之家
第三十章
Уходя от Калитиных, Лаврецкий встретился с Паншиным; они холодно поклонились друг другу. Лаврецкий пришел к себе на квартиру и заперся. Он испытывал ощущения, едва ли когда-нибудь им испытанные. Давно ли находился он в состоянии «мирного оцепенения»? давно ли чувствовал себя, как он выражался, на самом дне реки? Что же изменило его положение? что вынесло его наружу, на поверхность? самая обыкновенная, неизбежная, хотя всегда неожиданная случайность: смерть? Да; но он не столько думал о смерти жены, о своей свободе, сколько о том, какой ответ даст Паншину Лиза? Он чувствовал, что в течение трех последних дней он стал глядеть на нее другими глазами; он вспомнил, как, возвращаясь домой и думая о ней в тиши ночи, он говорил самому себе: «Если бы!..» Это «если бы», отнесенное им к прошедшему, к невозможному, сбылось, хоть и не так, как он полагал, – но одной его свободы было мало. «Она послушается матери, – думал он, – она выйдет за Паншина; но если даже она ему откажет, – не все ли равно для меня?» Проходя перед зеркалом, он мельком взглянул на свое лицо и пожал плечами.
拉夫烈茨基从卡利京家出去的时候遇了潘申：他们冷淡地互相点了点头。拉夫烈茨基回到自己的住处，锁上了门。他体验到一种大概任何时候也没体验过的感觉。不就是不久以前，他还处于一种“宁静的麻木状态”吗？不就是不久以前，他还感觉到自己，像他所说的，仿佛沉到河底了吗？是什么改变了他的状况？是什么把他冲出来，冲到上面来了呢？一个最为常见、不可避免、虽说也总是出乎意外的偶然事件：死亡吗？是的；不过与其说他考虑的是妻子的死，是自己的自由，倒不如说是在考虑莉莎会对潘申作出什么样的回答？他感觉到，在最近三天里他已开始用另一种眼光来看她了；他回想起，他回家去，在夜深人静中想着她的时候，曾怎样自言自语：“如果！……”他针对过去，针对不可能的事情所说的这个“如果”已经变成了现实，虽说并不是像他原来所打算的那样，——不过单有他的自由，这还不够。“她听母亲的话，”他想，“她会嫁给潘申；不过即使她拒绝了他，——对我来说，还不是反正一样吗？”从镜子前走过的时候，他朝镜子里的自己匆匆瞥了一眼，耸了耸肩。
День пронесся быстро в этих размышлениях; настал вечер. Лаврецкий отправился к Калитиным. Он шел поспешно, но к дому их приблизился замедленными шагами. Перед крыльцом стояли дрожки Паншина. «Ну, – подумал Лаврецкий, – не буду эгоистом», – и вошел в дом. В доме он никого не встретил, и в гостиной было тихо; он отворил дверь и увидел Марью Дмитриевну, игравшую в пикет с Паншиным. Паншин молча ему поклонился, а хозяйка дома воскликнула: «Вот неожиданно!» – и слегка нахмурила брови. Лаврецкий подсел к ней и стал глядеть ей в карты.
在这些左思右想中，一天飞快地过去；晚上到了。拉夫烈茨基动身去卡利京家。他匆匆忙忙地走着，可是快到他们家的时候，却放慢了脚步。台阶前停着潘申的轻便马车。“唉，”拉夫烈茨基心想，“我可不要作一个自私自利的人”，于是走进房屋里去。进到屋里，他没遇到任何人，客厅里也静悄悄的；他推开门，看到了正在和潘申玩“辟开”(辟开——纸牌的一种玩法)的玛丽娅·德米特里耶芙娜。潘申默默地向他点了点头。这家的女主人却提高声音说：“哦，这可真没想到！”而且微微皱起眉头。拉夫烈茨基坐到她身旁，开始看她的牌.
– Вы разве умеете в пикет? – спросила она его с какою-то скрытой досадой и тут же объявила, что разнеслась.
“难道您会玩辟开？”她暗暗怀着某种懊恼的心情问他，并立刻宣称，她扣牌。
Паншин счел девяносто и начал учтиво и спокойно брать взятки, с строгим и достойным выражением на лице. Так должны играть дипломаты; вероятно, так и он играл в Петербурге с каким-нибудь сильным сановником, которому желал внушить выгодное мнение о своей солидности и зрелости. «Сто один, сто два, черви, сто три», – мерно раздавался его голос, и Лаврецкий не мог понять, чем он звучал: укоризной или самодовольствием.
潘申数到了九十点，开始彬彬有礼、心平气和地收拾起给吃掉的牌，脸上的表情严肃而又尊严。善于交际的人就该像这样玩牌；大概，为了博得任何一个有势力的大官的好感，希望人家对他作出稳重可靠而且成熟的有利评价，他在彼得堡也是像这样和人家玩牌吧。“一百零一，一百零二，红桃，一百零三，”他的声音有节奏地叫着，拉夫烈茨基不能理解，他的声音听起来给人以一种什么感觉：是责备别人呢，还是沾沾自喜？
– Можно видеть Марфу Тимофеевну? – спросил он, замечая, что Паншин еще с большим достоинством принимался тасовать карты. Художника в нем уже не замечалось и тени.
“可以见到玛尔法·季莫菲耶芙娜吗？”他看到潘申带着一副更加尊严的神情动手洗牌，于是问。在潘申身上已经连艺术家的影子也看不见了。
– Я думаю, можно. Она у себя, наверху, – отвечала Марья Дмитриевна, – осведомьтесь.
“我想，可以。她在自己屋里，在楼上，”玛丽娅·德米特里耶芙娜回答，“您去问问看吧。”
Лаврецкий отправился наверх. И Марфу Тимофеевну он застал за картами: она играла в дурачки с Настасьей Карповной. Роска залаяла на него; но обе старушки приветливо его приняли, особенно Марфа Тимофеевна казалась в духе.
拉夫烈茨基上楼去了。他正碰上玛尔法·季莫菲耶芙娜也在打牌：她在和娜斯塔西娅·卡尔波芙娜玩“捉傻瓜”(一种纸牌游戏)。小狗罗斯卡冲着他叫了起来；不过两位老太太和蔼可亲地接待了他，尤其是玛尔法·季莫菲耶芙娜，看来她心情很好。
– А! Федя! Милости просим, – промолвила она, – садись, мой батюшка. А мы сейчас доиграем. Хочешь варенья? Шурочка, достань ему банку с клубникой. Не хочешь? Ну, так сиди так; а курить – не кури: не могу я табачища вашего терпеть, да и Матрос от него чихает.
“啊！费佳！欢迎！”她说，“你坐，我的爷。我们这就要打完了。想吃果酱吗？舒罗奇卡，把那罐麝香草莓酱拿给他。不想吃？好，那就这么坐着吧；不过抽烟嘛——你可别抽：你们的那种烟，我可受不了，再说，‘水手’(猫的名字，前面已经说过)闻到烟味就要打喷嚏。”
Лаврецкий поспешил объявить, что вовсе не желает курить.
拉夫烈茨基赶快声明，他根本不想抽烟。
– Был ты внизу? – продолжала старушка, – кого там видел? Паншин все там торчит? А Лизу видел? Нет? Она сюда хотела прийти… Да вот и она; легка на помине.
“你到下边去了吗？”老太婆接着说，“在那儿看到谁了？潘申还一直待在那儿？看到莉莎了吗？没有？她想上这儿来……瞧，那不就是她吗；刚说到她，她就来了。”
Лиза вошла в комнату и, увидев Лаврецкого, покраснела.
莉莎走进屋来，看到拉夫烈茨基，脸红了。
– Я к вам на минутку, Марфа Тимофеевна, – начала было она…
“我来您这儿只待一会儿，玛尔法·季莫菲耶芙娜，”她开始说……
– Зачем на минутку? – возразила старушка. – Что это вы все, молодые девки, за непоседы за такие? Ты видишь, у меня гость: покалякай с ним, займи его.
“干吗只待一会儿？”老太婆反问，“你们这些年轻姑娘怎么都是这样，怎么都坐不住啊？你看，我这儿有客人：你跟他聊聊，招待招待他嘛。”
Лиза присела на край стула, подняла глаза на Лаврецкого – и почувствовала, что ей нельзя было не дать ему знать, чем кончилось ее свидание с Паншиным. Но как это сделать? Ей и стыдно было и неловко. Давно ли она познакомилась с ним, с этим человеком, который и в церковь редко ходит, и так равнодушно переносит кончину жены, – и вот уже она сообщает ему свои тайны… Правда, он принимает в ней участие; она сама верит ему и чувствует к нему влеченье; но все-таки ей стыдно стало, точно чужой вошел в ее девическую, чистую комнату. Марфа Тимофеевна пришла на помощь.
莉莎坐到一把椅子的边上，抬起眼来望了望拉夫烈茨基，——她感觉到，不能不让他知道，她和潘申的会见是怎样结束的。不过这该怎么说呢？她既感到不好意思，又觉得尴尬。她认识他才有多久，认识这个很少去教堂、对妻子的死漠然无动于衷的人，才有多久，——可是，瞧，现在她已经要把自己的秘密告诉他了……不错，他关心她；她自己相信他，感到心里喜欢他；可她还是觉得不好意思，就好像有个陌生男人闯进了她那少女的、纯洁的闺房。玛尔法·季莫菲耶芙娜来帮忙了。
– Ведь если ты его занимать не будешь, – заговорила она, – кто ж его, бедненького, займет? Я для него слишком стара, он для меня слишком умен, а для Настасьи Карповны он слишком стар: ей все молоденьких подавай.
“不是吗，要是你不招待他，”她说，“那么谁来招待他这个怪可怜的人呢？对他来说，我太老了，对我来说，他太聪明了，对于娜斯塔西娅·卡尔波芙娜呢，他又太老了：她总是只要年轻人。”
– Чем же я могу занять Федора Иваныча? – промолвила Лиза. – Если он хочет, я лучше ему что-нибудь на фортепьяно сыграю, – прибавила она нерешительно.
“我怎么招待费奥多尔·伊万内奇呢？”莉莎迟疑地说。“如果他乐意的话，最好我还是用钢琴给他弹个什么曲子吧，”她犹豫不决地加上一句。
– И прекрасно; ты у меня умница, – возразила Марфа Тимофеевна. – Ступайте, мои милые, вниз; когда кончите, приходите; а я вот в дурах осталась, мне обидно, я отыграться хочу.
“好极了；你真是我的聪明孩子，”玛尔法·季莫菲耶芙娜回答。“去吧，我亲爱的孩子们，到楼下去吧；弹完了钢琴，你们再来；可是，瞧，我当了傻瓜了，我很恼火，想要赢回来呢。”
Лиза встала. Лаврецкий пошел за ней. Спускаясь с лестницы, Лиза остановилась.
莉莎站了起来，拉夫烈茨基跟着她走了。下楼梯的时候，莉莎站住了。
– Правду говорят, – начала она, – что сердце людское исполнено противоречий. Ваш пример должен был испугать меня, сделать меня недоверчивой к бракам по любви, а я…
“人们说得对，”她开口说，“人的心充满矛盾。您的教训本应吓倒我，让我不相信恋爱的婚姻，可是我……”
– Вы отказали ему? – перебил Лаврецкий.
“您拒绝了他？”拉夫烈茨基打断了她。
– Нет; но и не согласилась. Я ему все сказала, все, что я чувствовала, и попросила его подождать. Довольны вы? – прибавила она с быстрой улыбкой и, слегка трогая перила рукою, сбежала с лестницы.
“没有；不过也没答应。我把什么话都对他说了，把我感觉到的一切都对他说了，我请他等一等。您满意吗？”她加上一句，脸上露出转瞬即逝的微笑，随即用一只手轻轻扶着栏杆，跑下楼去。
– Что мне сыграть вам? – спросила она, поднимая крышку фортепьяно.
“我给您弹什么呢？”她一边打开钢琴盖，一边问。
– Что хотите, – отвечал Лаврецкий и сел так, что мог смотреть на нее.
“您想弹什么就弹什么好了，”拉夫烈茨基回答，说着坐下来，坐着的姿势刚好能看着她。
Лиза начала играть и долго не отводила глаз от своих пальцев. Она взглянула, наконец, на Лаврецкого и остановилась: так чудно и странно показалось ей его лицо.
莉莎弹了起来，好久都没有把目光从自己的手指上挪开。她终于朝拉夫烈茨基看了一眼，于是停住不弹了：她觉得他脸上的神情那么异常，那么奇怪。
– Что с вами? – спросила она.
“您怎么了？”她问。
– Ничего, – возразил он, – мне очень хорошо; я рад за вас, я рад вас видеть, продолжайте.
“没什么，”他回答，“我觉得很好；我为您高兴，我高兴看到您，请继续弹下去。”
– Мне кажется, – говорила Лиза несколько мгновений спустя, – если бы он точно меня любил, он бы не написал этого письма; он должен был бы чувствовать, что я не могу отвечать ему теперь.
“我好像觉得，”过了一会儿，莉莎说，“如果他真的爱我，他就不会写这封信了；他就应该感觉到，现在我不能答复他。”
– Это не важно, – промолвил Лаврецкий, – важно то, что вы его не любите.
“这无关紧要，”拉夫烈茨基低声说，“重要的是，您不爱他。”
– Перестаньте, что это за разговор! Мне все мерещится ваша покойная жена, и вы мне страшны.
“别说了，这是什么话！我一直仿佛看到您已故的妻子，而且您也让我感到可怕。”
– Не правда ли, Вольдемар, как мило играет моя Лизет? – говорила в то же время Марья Дмитриевна Паншину.
“不是吗，沃尔德马尔，我的莉泽特（莉莎的英文名字）弹得多好听？”就在这时候，玛丽娅·德米特里耶芙娜对潘申说。
– Да, – отвечал Паншин, – очень мило.
“是的，”潘申回答，“非常好听。”
Марья Дмитриевна с нежностью посмотрела на молодого своего партнера; но тот принял еще более важный и озабоченный вид и объявил четырнадцать королей.
玛丽娅·德米特里耶芙娜温柔地看了看自己年轻的打牌的对手；可是他却装出一副更加庄重和有点儿担心的样子，叫了声十四个“王”。